Однажды один очень мудрый
человек сказал мне, что красота человеческая не
зависит от черт лица и длины волос. Она кроется в
глазах, в словах, в походке, в осанке. С этим
нельзя родиться. Человеческую красоту человек
получает как награду за шишки, набитые им в жизни,
за страдания, за боль от смерти близких, за взлеты
и падения.
Русские люди
Мария Ильинична
Поселок Детчино
...Работать начала в колхозе. Пахала,
сеяла, сгребала, коров убирала. Это до 43 года. В 43 году
ушла на фронт в полевой прачечный отряд, это 49-я армия
Рокоссовского. Была прачкою, все три года стирала на 49-ю
армию. Двигалась я: Белоруссия, Польша, до Германии дошла.
Да мы добровольно ушли. Добровольно собрались 5 человек из
деревни. Я была очень шустрая, сильная, способная.
Награждена медалью за боевые заслуги, орденом Красной
звезды, орденов-то много у меня. Начальство меня уважало.
Но, откровенно сказать, как не уважать? Я нигде не
отказывалась. Надо, значит, надо. Мы же там на 49-ю армию и
картошку сажали, пахали, и морковку сажали, и капусту, и
свеклу – всё. Хранилище у нас было очень большое. Все
загружали туда. Кормили армию свою.
...Об этом-то у нас и в голове никогда не было. Никогда,
что я умру, что я погибну. Почему я погибну? Работаю,
тружусь. Никогда не боялись ни о чём. Солдаты наши защищали
нас везде. Я не знаю, я плохого ничего бы не сказала. Ой,
какая наша армия была! А сейчас какой порядок в армии? Это
кошмар какой-то. Вот послушаю, чтобы какого-то солдата
кто-то где-то обидел, у нас этого никогда не было.
...Корыто у нас было, доска стиральная и кусок мыла – это
было наше оружие. А ружье… А что мне ружьем делать-то?
Стрелять? Кругом наши, в тылу едем за своей армией.
...И хорошо было, и плохо было, но на это была война.
Обижаться не приходилось. Но 200 г хлеба всегда давали.
Пшенной каши какой-то жиденькой, суп какой-то жиденький. Что
попадется. Всем одинаковое.
...Ой, я не знаю, я, наверное, ни в кого и не влюблялась.
На фронте влюбляться некогда было, и не считала нужным. Это
моё всегда мнение было. А домой приехала, тогда только
влюбилась. Дома жених. А в армии у меня женихов не было. Не
до них было, и никакой любви не было на фронте.
...Лучше всего было при Брежневе. Это было хорошо. Сталин
– ладно, Сталин войну прошел. При Брежневе было хорошо. А
вот Хрущев был, я в колхозе была, овец у нас ликвидировал.
Стали прижимать нас. А чего я сюда попала-то? Если бы там в
деревне не прижимали, я бы сюда ни по что не приехала. Что
мне тут делать-то? У меня там дом был, корова была.
...Обижаться не надо, жизнь у меня неплохая. Я своей
жизнью довольна. Дочь у меня хорошая, сын у меня хороший,
сноха хорошая, внук на Дальнем востоке хороший, женатый, и у
него там девочка. Меня никто в доме не обидел никогда. Ну а
я обязана как мать жалеть всех. Мне всех жалко: и сына, и
внука. А что сейчас правнук-то… Он прибегает ко мне:
«Бабушка, я тебя люблю больше всех. Есть в кошельке деньги?
Пойдем в магазин. Бабушка, ты мне вот это купишь?» –
«Куплю». – «А вот это купишь?» – «И это куплю». Порадоваться
ребенку надо чем-то. Душа-то должна у него быть тоже
радостной. Нас-то радовали. Мама купит нам конфеточек, мы и
тем рады, и печеньицу рады, а он-то тоже должен чем-то
радоваться. Всё, что у меня есть, отдам, душа у меня
открыта, пусть едят и пьют, пока я жива.